БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ ПОЭТ

 Завтра нашему замечательному земляку Владимиру Алейникову ­поэту редкого дарования, прозаику, лауреату многих престижных литературных премий, художнику­авангардисту исполняется 75 лет! Юбиляр дал эксклюзивное интервью «Пульсу», в котором рассказал о себе, своей малой родине, природе творчества, криворожских друзьях-­поэтах и о многом другом.

 -­ Владимир Дмитриевич! Обойти в нашей беседе легендарный СМОГ -­ литературное содружество (по вашему определению - «Смелость, Мысль, Образ, Глубина»), главная идея создания которого принадлежала вам, мы просто не можем. В силу исключительности поэтического дарования вы были цент­ральной его фигурой, его лидером. СМОГ ­- часть вашей человеческой и литературной судьбы. Он дал вам немало, но и явился причиной многих ваших бед и лишений. Весной 1965 года СМОГ был разгромлен, а вас посадили на 15 суток «за поэзию», исключили из МГУ, выселили из общежития. Ваши произведения попали под негласный запрет. Оставалось одно ­сам­издат да пуб­ликации на Западе, каждый раз вызывавшие скандалы на родине.
 - О СМОГе я написал в своих книгах прозы. Повторяться не вижу смысла. Желающие могут найти эти книги и прочитать их. Скажу одно -­ антисоветским СМОГ не был. И организацией не был. Он был творческим содружеством молодых поэтов, прозаиков, художников.
 -­ В 70-­е годы вы 7,5 лет бездомничали, скитались по стране.
 -­ Ночевал где придется. Нередко был буквально на грани гибели ­- семь сотрясений мозга. Неизвестные избивали меня после публичного чтения стихов. Преступников, естественно, никто не искал. Голодал. Навидался такого, что врагу не пожелаешь. Но упрямо поднимался из любых бед и бесконечных невзгод. Все это в прошлом. Сумел выжить. Может быть, чудом. Вопреки силам зла. Спасала меня всегда поэзия и убежденность в собственной правоте. Панацеей от бед была работа. Работаю, несмотря на разные состояния, и сейчас.
 - Когда в вашей жизни наступила «белая полоса»?
 -­ Чудеса начались во времена горбачевской перестройки, когда настала пора свободного книгопечатания, и вышли, наконец, мои большие книги стихов. А в новом столетии было издано множество моих книг стихов и прозы, в том числе и за рубежом. Даже мое восьмитомное собрание сочинений увидело свет. Правда, в нем лишь около половины моих текстов за долгие годы работы. Выход моего поэтического сборника «Здесь и повсюду» в родном Кривом Роге стал для меня главным событием 1994 года.
 - Скажите, а на что вы жили в советское время?
 - С археологическими экспедициями ездил по стране, работал грузчиком, в школе и многотиражке. Бывало, для радио и телевидения что-­то сочинял эпизодически. Для детей писал одно время. У меня даже книжка вышла детских стихов, все говорили, что хорошие. Но я для себя почему ­то вдруг решил, что надо быть все­-таки Хармсом или Чуковским, чтобы писать для детей, поэтому занялся переводами, не от хорошей, правда, жизни.
 - Понятно, что переводы ­- это одна из форм возможности писать, когда писать нельзя.
 -­ Когда у меня после всех предыдущих трудных лет появилась семья, дети, надо было нам на что­-то жить. Выручили переводы. Переводил я в восьмидесятых поэзию народов СССР. Переводил, наверное, очень хорошо. Ко мне уже стояла очередь национальных авторов, желающих, чтобы их стихи перевел именно я. Выходили книги переводов. Было множество публикаций в периодике. Но переводы, как верно утверждал Мандельштам, иссушают мозг. Мне надоело улучшать чьи-­то тексты своими собственными словами, и в 90­-м году я отказался от статуса переводчика.
 - Среди ваших друзей было немало знаменитостей. Перечислить все имена все равно что переписать «Энциклопедию современного искусства». Среди них поэт Арсений Тарковский, прозаики Сергей Довлатов и Венедикт Ерофеев, художники Анатолий Зверев, Владимир Яковлев, Игорь Ворошилов. Вы общались со вдовами Александра Грина и Максимилиана Волошина. Обо всех, кто вас окружал в разные годы, вы тепло пишете в своих мемуарах. Кем эти люди были для вас?
 - Наше незабываемое общение, существовавшее в отечественном андеграунде и поддерживавшее всех нас, неофициальных поэтов, прозаиков, художников, осталось в прошлом. Но люди, окружавшие меня тогда, сегодня незримо со мной ­- в моих книгах. И ­- в памяти. И -­ в душе. Вот и пишу свою прозу о том, что знаю, что пережил. Да и некому больше это сделать. Ведь стольких моих друзей и знакомых уже нет! Вся моя проза ­ единая книга памяти. И -­ книга души моей... А герои моей прозы кочуют из книги в книгу. Замечу, что я никогда не стремился с кем­-нибудь целенаправленно, сознательно познакомиться. Все, как и всегда у меня, получалось как­-то само собою.
 - Что больше всего запомнилось Володе Алейникову из криворожской поэтической юности?
 -­ Приезд в наш город уже известных украинских поэтов­шестидесятнтников, в числе которых были Николай Винграновский и причисленный к диссидентам Василий Симоненко. Гости, а потом и мы по очереди читали свои стихи. Дошла очередь и до меня. Прочитал я несколько своих стихотворений и заметил, что Винграновский как-­то задумчиво, внимательно, пристально смотрит на меня. Потом поэты надписывали свои книги. Подарил и мне Винграновский свой сборник.
 После вечера мы целой гурьбой вышли на улицу. Николай Винграновский оказался рядом со мной. О чем-­то мы с ним говорили. Потом он вдруг очень серьезно посмотрел на меня и сказал: «Если бы я в шестнадцать лет писал такие стихи, какие пишете вы, я считал бы себя гением». Я слушал его с некоторым смущением. Но душою чуял: он прав. Ну а потом попрощались мы с киевскими гостями да и разошлись кто куда, разъехались по домам. Больше я с Винграновским ни разу не виделся. Что сказал бы теперь он, прочитав мои книги?
 - Давайте перенесемся в не такое уж и далекое прошлое ­эпоху начала второй половины ХХ века.
 -­ В Кривом Роге в начале 60­-х годов имелась группа молодых поэтов, в которую входил и я. Был в ней самым младшим по возрасту, но вскоре почувствовал себя на равных с моими более старшими друзьями ­- инженерами Вячеславом Горбом и Олегом Хмарой.
Юрий Каминский в нашей компании был значителен и совершенно необходим. Писал он много. Постоянно читал нам свои новые вещи. Его стихи уже в ту пору говорили о нем как о сложившемся, ярком поэте. Бывали у него неприятности с властями. Но волевой, твердых правил, честный он и в сложный период сумел выстоять. Несмотря на то, что жил в провинции, с весны 1965 года вместе с Вячеславом Горбом, уехавшим работать в Москву, состоял в СМОГе.
 Рудольф Кан ­- четвертый мой давнишний криворожский друг. Живет в родном городе. Журналист по профессии. Именно Рудик дал всем нам возможность собираться в редакции газеты «Металлург», литсотрудником которой он тогда был. Именно он сумел в дальнейшем найти для наших сборищ и другое помещение, в центре города. Именно он со свойственной ему тактичностью, но решительно и твердо, всячески способствовал сближению и общению местных творческих людей. Он тоже состоял в СМОГе. До Москвы, правда, так и не добрался, хотя собирался много раз.
 Владимира Пожаренко я увидел впервые в Кривом Роге в конце 1961 года. И тогда же в одном из домов культуры, где выступали молодые криворожские поэты, впервые услышал, как он читает свои стихи. Впечатление было невероятно сильным и запомнилось на всю жизнь. Коренастый, крепкий, он читал хрипловатым голосом одно стихотворение за другим, и они воспринимались мною как откровение. Это были стихи сформировавшегося поэта. В следующем году мы познакомились и стали общаться...
В конце 60-­х я составил первый, машинописный, общий наш сборник стихов и прозы, куда включил тексты всех своих криворожских друзей. Его читали в самиздате.
 - Насколько мне известно, вы пишете книгу о криворожских поэтах­шестидесятниках.
 - Когда-­нибудь, может быть, и вы почитаете мою прозу о них. Когда она будет не в работе, а полностью завершена. Но кому нужны сейчас эти поэты? Современные земляки наверняка не знают, что они были когда­-то, более полувека назад. И сам я вряд ли кому-нибудь нужен на родине кроме буквально нескольких человек. Все это ­- жестокая реальность. Вот жизнь у меня! Одиночество в собственном Отечестве. Да и где оно, это Отечество? Какое из трех? Украина -­ Россия -­ Крым.
 - Давно не были в Кривом Роге?
 - Да некуда и не к кому мне ехать. Мой дом варварски разграблен и захвачен. А ведь я хотел создать в нем литературный музей и подарить городу.
 - Три десятилетия вы делите жизнь между Москвой и Коктебелем. Кстати, до недавнего времени -­ и с Кривым Рогом. К слову, я не знаю ни одного поэта или писателя, который бы так мастерски, с такой любовью, необычно, неординарно, особо описал свою малую родину, как это сделали вы в книге прозы «Что и зачем».
 -­ Родной край всегда был местом вдохновения. В Кривом Роге написана половина моих произведений. На земле нет такого человека, который бы не испытывал любви к своей малой родине -­ той пристани, с которой он когда-­то отправился в большую жизнь,
 -­ И все же, как вы оказались в Крыму?
 -­ Я часто приезжал в Коктебель на Волошинские чтения, которые ежегодно проводятся в доме-­музее поэта Максимилиана Волошина. Останавливался, как правило, у Марии Изергиной ­- пианистки, певицы, исполнительницы романсов – подруги Марии Волошиной.
 В 1991 году мы гостили у нее всей семьей. Ее сосед, зная о том, что я давно мечтаю жить в Коктебеле, подсказал, что неподалеку, в камышах, продается домик. Мы с женой посмотрели неказистое строение с многочисленными хозпостройками в татарском стиле и приняли решение его приобрести. С деньгами помогли родители. Символично, что продавцом оказался старый моряк по фамилии Волошин. Так я стал коктебельским москвичом.
 Что для меня значит Коктебель? Я всегда был сам по себе. Любая стадность мне чужда и противна. Я ­- человек домашний. И неприхотливый. Мне давно уже немногое нужно. Есть простейшая возможность работать ­ стол, да пусть хоть краешек стола, рукописи, книги, -­ я и рад. Вот и в Коктебеле я уже три десятка лет живу вдали от суеты и работаю. Не скажу, что такое сознательное отъединение от людей дается легко. Но если ты верен своему призванию и, по существу, совершаешь свой литературный подвиг, то одиночество ­ благо, честь ему и хвала. В Коктебеле у меня открылась вторая память, благодаря чему и появились мемуары о жизни, о друзьях, о недругах и обо всем, что вспомнилось.
 - Что новенького в Коктебеле?
 -­ Ситуация в Крыму из­-за нынешних коронавирусных запретов и ограничений непростая. Сижу дома, на самоизоляции. Спасаюсь от всякой всячины работой.
 - Что удалось сделать в прошлом году?
 - Были изданы мои книги: большой том прозы «Чистое время», книга стихов «Имя любви», двухтомник прозы «Маэстрия» и книга прозы «Стан». Одно хорошее издательство хочет выпустить целую серию моих книг прозы.
 Текущие публикации в периодике бывают постоянно. Их легко найти в Интернете ­ в «Журнальном зале», в «Читальном зале», на «Мегалите», на сайте Союза писателей XXI века и так далее.
 В Германии в журнале «Семь искусств» несколько лет в каждом номере публикуются мои стихи и проза. Редакторы обновленного журнала «Юность» сами теперь просят мои тексты и публикуют их. Эх, было бы это более полувека назад! Ну а возраст ­- стараюсь его не замечать. Душа молода и крылата. И это ­- главное.
 -­ От имени читателей нашей газеты желаем вам крепкого здоровья, творческих успехов, вдохновения. А что бы юбиляр пожелал криворожанам?
 -­ Желаю моим землякам света на их непростом пути. А в их отношении ко мне ­ человеческого внимания и грядущего понимания.
                                                                                                                 Святослав АЗАРКИН